Глеб Бобров - Я дрался в Новороссии![сборник]
Круглов почесал затылок, оглянулся на темнеющее небо, на близкие дома, большинство окон которых были забиты деревянными щитами, затем сел на высокий бетонный бортик и нащупал в кармане куртки початую пачку сигарет.
Одну в рот, другую - за ухо.
Кожей он чувствовал, что в него сейчас целят один или два ствола, поэтому закуривал не торопясь, даже подул на сигаретный кончик, чтобы заалел, разгорелся - пусть видят, не нервничают.
Мужика с паспортом не было с полчаса.
Круглов успел продрогнуть и выкурить сигарету номер два. Даже подумалось: что они там, отделение милиции из паспорта пробивают?
В стороне прошмыгнул, почти сливаясь с забором и кустами на обочине, черный внедорожник. Какая-то женщина, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, прошла между домами.
- Ну, все, порядок, - вернувшийся мужик отдал Круглову паспорт. - Ты это, извини, что долго, связь барахлит.
Круглов пожал плечами.
- Мне бы по поводу ночевки.
- Это к Сергеичу. Налево и почти до упора. Он там еще.
- Спасибо.
Круглов поднялся по ступенькам. Дверь на разболтанной пружине скрипнула, не больно толкнула в плечо.
После квартировавшего в здании территориального батальона остались тряпки, бутылки, гора пакетов то ли из-под еды, то ли из-под какой-то медицинской дряни и стойкий запах дерьма. В полутьме, наступив на пластиковую, громко кракнувшую поллитровку, Круглов чуть не упал. У стен по нужному рукаву коридора лежали щепки, гильзы, крошево штукатурки.
- Разрешите?
Он просунул голову в дверь с выбитым напрочь замком.
- Что? - очнулся лысоватый, худой мужчина в камуфлированных штанах и свитере, скрючившийся под светом лампы на табурете. - Вы ко мне?
Он подслеповато сощурился, трехпалой культей опираясь на заваленный бумагами стол.
- Я - Круглов, - сказал Круглов. - Мне бы устроиться на ночлег.
- Ах, да, - кивнул мужчина, привстав, - это действительно ко мне. Луцкий, Иван Сергеевич.
- Круглов.
Они пожали друг другу руки.
- Что ж, - Иван Сергеевич опустил колпак лампы, осветив лежащую на столе карту Ждановки, испещренную пометками. - Сейчас многие дома пустуют, часть разграблена, отопления нет. Разве что центр...
- Нет-нет, - Круглов подошел к столу, - мне бы частный сектор.
- Там, конечно, люди готовы принять...
Круглов провел ладонью над картой. Пальцы кольнуло.
- Вот здесь.
Луцкий приблизил лицо к указанной точке.
- Я бы не советовал. Это Таранькиных дом.
- И что?
Луцкий помялся.
- Маринка - баба беспутая, - нехотя произнес он. - И майданутая на всю голову. У нас пол-Ждановки таких. Вроде и видели, что здесь террбатовцы творили, а все равно... Расползлись по хатам, шипят... Маринку вроде и трезвой не видели.
Круглов улыбнулся.
- Ну, не отравит же?
- С нее станется, - вздохнул Иван Сергеевич. - Так что?
Он занес оттиск над клочком бумаги.
- Давай, - махнул рукой Круглов.
Печать шлепнулась на листок, оставляя фиолетовое пятно.
- Ей потом по этой бумажке помощь выделят, - сказал Луцкий, что-то дописывая. - Так что ты ей отдай. Может, одумается баба. Дорогу найдешь?
- Да я вон по карте вижу.
- Вот здесь, - показал культей Иван Сергеевич, - двух домов нет - сожгли. Покороче будет, если напрямки. Только все же чего тебе к ней-то? Родственница?
Круглов перебросил рюкзак с плеча на плечо.
- Да нет. Посмотреть хочу.
- Ну, посмотри-посмотри.
Выйдя из поссовета, Круглов легко спустился с крыльца и зашагал по разбитому асфальту в частный сектор.
Фонари не горели. В окнах домов чудились тени, но люди там двигались, или это был зрительный обман, Круглов сказать не мог.
Война, выбитая из поселка, не ушла насовсем - то чернела обгоревшим остовом грузового автомобиля, то белела стащенными в кювет бетонными балками, то звенела вылетающими из-под подошв гильзами. Тишина, необычная для жилого места, тоже была ее заслугой - Круглов не слышал ни собачьего лая, ни бормотания телевизора или радио.
Чем ближе он подходил к нужному дому, тем сильнее покалывало пальцы. У самого забора он их даже сжал и держал сжатыми, пока сетчатый забор не оборвался сваренной из стальных уголков калиткой.
Сдвинув шпингалет, Круглов оказался во дворе, неряшливом, неухоженном, со снегом, лежащим на грядках, и разваленной поленницей. Макушка задела провисшую бельевую веревку. Прищепки заколыхались на ней.
Дом был темен. Круглов, привстав на носки, стукнул костяшками пальцев в окно.
- Хозяйка!
Изнутри к стеклу, помедлив, приблизился огонек.
Осветилось женское лицо, вязаная кофта с воротом. Стукнула форточка.
- Чего вам? Вы кто?
- Мне сказали, вы принимаете на ночлег.
- Вы с бумажкой или без?
- Да, мне дали.
- Сейчас.
Круглов уловил шаги, затем звякнул запор, и женщина возникла в дверном проеме, скрестив руки на худой груди. Свеча, поставленная сбоку, слабо освещала ее плечо.
- Квиток дайте, - сказала она.
В голосе ее сквозило непонятное напряжение.
- Пожалуйста, - Круглов протянул клочок бумаги, выданный Луцким.
Листок был выхвачен, словно это была крупная купюра.
Женщина отвернулась к свече, сгорбилась по-старушечьи, жадно разглядывая подписи и печать.
- Заходите, - спрятав бумажку в вырез кофты, посторонилась она. - В дверь направо.
- Спасибо.
Круглов вошел в едва разбавленную мерцающим светом темноту. Дом пах сыростью и гнилью, из глубины тянуло навозом. Скрипучие половицы прогибались под ногами.
Дверь в жилые комнаты была приоткрыта, из нее выглядывал мальчишка лет шести, большеголовый, белобрысый, в камуфляжной курточке и носках.
- Вы, дядя, к нам?
- К нам, к нам, - сказала женщина.
Она толкнула дверь через плечо Круглова.
Внутри было нищенски-пусто. Безнадежно. Стол. Лавки. Голые полы. Застеленная драным пледом кровать. Такое Круглов видел в деревнях в девяностые. И то не во всех.
В горле набух ком.
Круглов шагнул, Круглов окунулся, неосознанно стараясь держать голову выше. Словно чтобы не нахлебаться этого всего.
- Мне куда?
- Сюда.
Женщина проводила его во вторую комнатку, узкую, с кроватью, окном и шкафом без створок. Стену с порыжелыми обоями украшали цветные, вырезанные из журналов и газет фотографии: президент на трибуне, президент среди солдат, президент кому-то грозит, вскинув кулак. Наверное, в адрес России.
- Чаем угостите?
Лицо женщины выразило сложную гамму чувств, но в конце концов она принужденно кивнула, вцепившись в кофту пальцами.
- Без сахара. Сахара нет.
- Ничего, - улыбнулся Круглов. - Я, если позволите, пока распакуюсь тут. Вас зовут...
- Марина.
- Очень приятно.
Круглов прикрыл за женщиной дверь. Свечу она унесла с собой, и стало темно. Синь в окне лишь слегка обозначила стены.
Рюкзак брякнулся на пол. Вжикнула молния на куртке. Круглов сел на кровать, обхватив ладонями лицо. На миг ему захотелось заплакать, но он справился.
Надо, надо работать, сказал он себе.
Всхлип получился неожиданно, и ему пришлось закусить ребро ладони. Не до крови, но больно. Он посидел еще, собираясь, уталкивая слабость на дно души, затем вышел из своей комнаты в большую. Здесь горел огарок, и мальчишка рядом с огарком болтал на лавке ногами.
Где-то за стенкой пощелкивали дрова.
Без верхней одежды Круглов обнаружил, что в доме холодновато.
- Чай-то будешь пить? - спросил он мальчишку.
Тот неопределенно пожал плечами.
- Ясно, - Круглов сел рядом. - Как-то у вас тут зябко.
Мальчишка вдруг рассмеялся. В глазах его отразился свечной огонек.
- А вы, дядя, военный?
Круглов вздохнул.
- Можно сказать и так.
- А где ваше ружье или автомат?
- А мне не нужно. Я другого рода военный.
- Разведчик?
- Скорее, врач. Но особенный.
Мальчишка скривился.
- Стоматолог?
- Вовка! - прикрикнула на ребенка появившаяся из темноты Марина. - Отстань от человека! Извините...
- Андрей, - сказал Круглов.
- Андрей, пойдемте сюда, - сказала она. - Здесь теплее.
- А Вовка?
- Он наказан.
В закутке стоял маленький стол с табуретами, пламенела печная пасть. Печка была сделана из бочки. Ржавая труба, изгибаясь, уходила в дыру над окном. На узких полках стояла посуда - несколько алюминиевых мисок да пара блюдец.
Круглов, испытав приступ боли и жалости, на мгновение отступил в темноту, чтобы не было видно ни глаз его, ни желваков.
- Вы садитесь, - сказала Марина.
Он, чуть выждав, сел, подобрав под табурет ноги.
- Пейте.
Марина подвинула ему жестяную кружку, парок из которой слабо пах чем-то травянисто-кислым. Отсветы свечи делали ее некрасивое лицо испуганным. Чего-то ждущим.
Круглов вспомнил разговор с Луцким.
- Это что? - спросил он.
- Чай. Смородиновый.
- Серьезно?
Он посмотрел, как тискает свою кружку Марина, и бесстрашно отпил. Чай был совсем жиденький, вкуса смородинового не чувствовалось совсем. Хоть катай на языке, хоть обкатайся. Как же они здесь это пьют?
